автор: zebaitel

Във живота бях едър и строен,
не ме плашеше изстрел, ни подбив,
никой рамки не ми е кроил,

но откакто ме смятат покойник,
в монумент ме изляха уродлив
и ми лепнаха надпис:” Ахил”.

Да отърся гранитната маса,
но залепнала е в постамента,
ахилесовата ми пета.
И ребрата железни е смазал
в мъртва, сигурна хватка циментът:
само гърчи се моят гръбнак.

Моя гръб-гардероб не посмяхте вие
да мерите:
де да знам, че смъртта ще ми свие
размерите!

Във стандартната рамка със зор
ме набиха
и огромния як гардероб
разглобиха!

Едва склопил очи и от мене
живо снеха посмъртната маска -
мойте близки са хора с тертип!
И не зная по свое ли мнение,
но във гипса отесаха пласта
с азиатските мои черти.

Аз такова не съм и сънувал,
мислех, няма такава опасност,
да застана сред мъртвите пръв.
Но налъхва на гробищна скука
изравнената бяла повърхност
на беззъбия мой калъп.

Аз приживе не тиках в устата
на хищника пръст.
Не оспорваха величината
на моя ръст.

Но докато да снемат посмъртната маска
да сварят
и пристигна със дървена мярка
гробарят.

Щом измина година решиха
да покажат, че в релси съм вкаран
и изляха ми здрав монумент.
Хора много край мен се стълпиха,
бодра песен гласът ми подкара -
моят глас, от магнитната лента.

Тишината край мен се разпука,
репродуктори блъвнаха песен
и прожектор облещи лице.
А модерната наша наука
от гласа ми отчаян и бесен,
произведе приятен фалцет.

Аз немеех с платното зачулен,
по традиция.
И крещеше гласът ми кастриран
с нова дикция.

Под савана ръста ми спаружен
кой ще мери?!
На кого след смъртта си съм нужен
в тез размери!

Стъпвал рицарят звънко и страшно!
Ах, защо не опитам и аз тъй
да закрача по плочите жив?
И се дръпна народът уплашен,
щом изтръгнах краката си властно
и от мен се посипа гранит.

Наклоних се аз гол, безобразен,
падах, смъкнал омразната кожа
и замахнал към рупора сив.
Щом земята под мен се разтресе
смачкан, рупорът свари да каже
с моя глас:” Аз изглежда... съм жив!”

Мойто падане сви ме и даже
ме счупи.
Но стърчат азиатските скули
от купа.

Не можах както искахте, кротко
да се свия
Постамента напуснах със грохот
без да крия!

Превод от руски: Живка Иванова



Памятник


Я при жизни был рослым и стройным,
не боялся ни слова, ни пули
и в привычные рамки не лез,
но с тех пор, как считаюсь покойным,
охромили меня и согнули,
к пьедесталу прибив ахиллес.

Не стряхнуть мне гранитного мяса
и не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
и железные ребра каркаса
мертво схвачены слоем цемента, -
только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью -
нате, смерьте! -
Я не знал, что подвергнусь суженью
после смерти.

Но в обычные рамки я всажен, -
на спор вбили,
а косую неровную сажень -
распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
живо маску посмертную сняли
расторопные члены семьи,
И - не знаю, кто их надоумил, -
только с гипса вчистую стесали
азиатские скулы мои.
Мне такое не мнилось, не снилось,
и считал я, что мне не грозило
оказаться всех мертвых мертвей, -
но поверхность на слепке лоснилась,
и могильною скукой сквозило
из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
в пасти палец,
подходившие с меркой обычной -
опасались,

но по снятии маски посмертной -
тут же в ванной -
гробовщик подошел ко мне с меркой
деревянной...

А потом, по прошествии года, -
как венец моего исправленья -
крепко сбитый литой монумент
при огромном скопленье народа
открывали под бодрое пенье -
под мое - с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась -
из динамиков хлынули звуки,
с крыш ударил направленный свет,
мой отчаяньем сорванный голос
современные средства науки
превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан, -
все там будем!
Я орал в то же время кастратом
в уши людям.

Саван сдернули - как я обужен,
Нате, смерьте!
Неужели такой я вам нужен
после смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном -
не пройтись ли, по плитам звеня?
И шарахнулись толпы в проулки,
когда вырвал я ногу со стоном,
и осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен,
но и падая - вылез из кожи,
дотянулся железной клюкой,
и, когда уже грохнулся наземь,
из разодранных рупоров всё же
прохрипел я: «Похоже, - живой!»

И паденье меня и согнуло,
и сломало,
но торчат мои острые скулы
из металла!

Не сумел я, как было угодно, -
шито-крыто.
Я, напротив, ушел всенародно
из гранита.

© Владимир Высоцкий.